Искры прошлых лет. Предтеча.
В далеком — далеком 2000 году, как раз на смене временных эпох, я в первый раз попал в Крым. Именно в то давнее путешествие и зародились искры исследования укреплений Горного Крыма и прочих древностей. Хотя я сам о этом тогда еще и не подозревал.
На Южнобережье проживают мои уважаемые родственники, и вот по их приглашению, мы с семьей отправились в ноябре 2000 года знакомится с новыми для себя местами.
Тогда я впервые насладился неспешной прогулкой по набережной Ялты, как там пишется в «Очерках Крыма» Евгения Маркова:«… Издали, Ялта — крошечный Неаполь. Столько же моря, солнца, красок и жизни. Хорошенькие домики Ялты, все наперечет, обложили кругом низенький берег полукруглого залива. Яйла, до сих пор заслоняемая ближними горами, отодвигается кругом Ялты на порядочное расстояние и охватывает ее полукруглую долину гигантским амфитеатром. В этих каменных объятиях Ялте тепло как в теплице; она открыта только югу, морю и солнцу. Облака почти постоянно сидят на гребне амфитеатра, но в Ялте почти всегда ясно и приютно…«
Прогулялся по Приморской набережной в легендарном Севастополе, склонил голову у памятника Погибшим кораблям, посидел за стволом музейного орудия на Сапун-горе и снова согласился с Марковым: — «…Это не столица, не губернский город, и даже не уездный, а между тем он приличен, как сама столица. Это юноша девятнадцатого века, одетый совершенно по-европейски. В нем все хорошо, ему нечего прятать в закоулках и задворьях…»
В Никитском ботаническом саду был поражен разнообразием хризантемного бала, да и многочисленные кактусы и пальмы приковывали к себе все внимание, вновь вспоминается Марков: — «…роскошный парк Никитского сада принял под фантастические сени своих тропических деревьев, в ароматную атмосферу своих теплиц и цветников, наполненную журчаньем фонтанов…»
На огромных некогда обрушившихся глыбах Никитской расщелины поупражнялся в искусстве матрасного скалолазания, но при этом даже не догадывался тогда, что немного выше места моей фотосессии притаилось одно из Южнобережных средневековых укрепления.
Но наиболее в память врезался Бахчисарай, в который мы приехали во второй половине дня. В книжной лавке Ханского дворца я увидел книгу Фадеевой «Тайны Горного Крыма» и … не купил ее. Цена там была кусючая. Но название осело в памяти.
В глубоком ущелье блестели купола церквей Успенского пещерного монастыря. На противоположной горе по рассказам был какой-то древний пещерный город, но по времени мы уже не успевали на него подняться, хотя желание такое присутствовало. И так получилось, что я посетить его я смог только спустя 11 лет.
И снова в памяти всплывают строки непревзойденного Маркова: — «…Живописное ущелье Успенского скита благоухало садами. В эту узкую и глубокую теснину уже забрались зеленые тени и прохлада вечера, хотя солнце было высоко над степью…»
И далее, глядя на высеченные в скалах пещерки и келии, и даже забираясь в некоторые более-менее доступные для экскурсантов, снова на уме Марков: — «…Чем-то непонятным и чуждым нам глядели эти окошечки келий, черневшие высоко над землею, в белых толщах известняка. Переходцы, лесенки, балкончики прилеплены над отвесною пропастью, как гнезда ласточек, словно жить в нем не людям, а пернатым…»
Потом был ужин в этнической крымскотатарской кафешке на узенькой улочке Бахчисарая, где изголодавшиеся, но довольные, мы набросились на чебуреки, пахлаву и бахчисарайский кофе. Хотя конечно до духа времен Маркова или еще более ранних времен нам было далеко : — «…Кафеджи угощал нас в крошечных чашечках черным кофеем с гущей, который он приготовлял с большим мастерством, тут же на печи, в маленьких узкогорлых кофейниках турецкой формы. Из соседней шашлычни татарин принес нам несколько палочек с нанизанным на них горячим и румяным шашлыком, который еще весь шипел, на который мы, конечно, с жадностью накинулись…»
Покидали Бахчисарай в сгущающихся сумерках под вечернюю молитву мазины, доносившуюся с высокого минарета. — «…На балкончике минарета, стройно высящегося в куще таких же высоких тополей дворцовой мечети, мазин затянул вечернюю молитву. Мы смотрели на его черную фигуру, вырезавшуюся на фоне освещенного неба и обращавшуюся поочередно ко всем странам света. Он кричал пронзительно и заунывным голосом, в котором, как в колоколе, не было ничего индивидуального, ничего зависящего от дано минуты….»
Уезжая из Крыма в тот раз, я испытывал сожаления о некупленной мною книге, которая могла бы несколько приоткрыть историю этого удивительного горного края, но волнующее предчувствие подсказывало, что мы еще увидимся с Крымом. Да и была примета: собираясь, я забыл в шкафу у родственников свой головной убор.
И действительно, через четыре года я снова оказался в Крыму, в этот раз уже на достаточно долгое время. Но это уже другая история, речь о которой пойдет как-нибудь впереди.