Исары Горного Крыма. Блог фотографического краеведения

Первое упоминание о Гурзуфе, относящееся к VI в., находим у Прокопия в его трактате «О постройках». Но наверняка и задолго до того времени на этом месте находилось какое-то поселение, возможно группа тесно расположенных поселений, так как название Горзувиты дано во множественном числе. Правда, в источниках античного периода мы не находим сообщений о населенном пункте к юго-западу от Аю-Дага, или Криуметопона, но это, разумеется, ничего не значит.
Очень вероятно, что поселение к юго-западу от Аю-Дага и до времени Прокопия носило то же название — Горзувиты; во всяком случае, его мы можем принять как изначальное. В дальнейшем с ним происходили метаморфозы, при всем разнообразии которых все же улавливается определенное созвучие с названием Горзувиты, что, впрочем, не может особенно удивить.

Вполне естественно было бы поискать что-либо подходящее в греческом лексиконе, ибо по своей фонетике, набору согласных и характеру огласовки Горзувиты могли бы принадлежать именно к нему. Предлагаю несколько более или менее созвучных слов, имеющих, по сути дела, одно и то же значение:
уоироои?еиса (гурзузэво)— приносить несчастье;
Yoopcrou&ns (гурзувис), voupaoufcixog (гурзузикос)—злополучный, несчастный, приносящий несчастье, зловещий;
оуо1)рсюи?чб(гУР3Уаис)’ оуоирсгои?ахо? (гурзузикос)— злополучный, несчастный (произносится с легким придыханием);
оуоираоои?1а (гурзоузяя)— несчастье, неудача.
Если наше сопоставление правильно, то с чем можно связать появление этого «несчастного» названия, необычного для южнобережной топонимики? Для геолога единственно разумным будет связать его с какими-то катастрофическими последствиями, например с оползнями, обвалами, землетрясениями. Все это очень возможно для Гурзуфа: скала, вокруг которой лепилось поселение и на которой находились постройки, неоднократно рушилась, следы обвалов видны у ее подножия; крутой сланцевый берег справа и слева от скалы подвержен оползанию; близость эпицентральной сейсмической зоны к Гурзуфу, о которой мы уже говорили, представляет для него сейсмическую опасность, как и опасность от сейсмических морских волн — цунами. Для крупных цунами Черноморский бассейн слишком мал, и за несколько сотен лет послесредневековой истории не было случая, чтобы цунами достигали в высоту 1—2 м, но ведь за это время не случилось ни одного действительно катастрофического для Южного берега землетрясения! А при более сильных сейсмических толчках, скажем в 9 баллов, и в узком Черноморском бассейне возникнут более мощные цунами, способные произвести опустошения в береговой полосе.
Так или иначе название Гурзуф может получить приемлемое геологическое объяснение, однако это не значит, что для него не могло быть тех или иных исторических поводов.
Если письменные источники, в которых упоминается Гурзуф, уводят нас к началу средневековья, то раскопки на скале и в некоторых пунктах гурзуфской округи дают основание начать историю этого места со значительно более отдаленного времени — с эпохи кремневых микролитов, лепных горшков и «раковинных куч». Все это засвидетельствовано на гурзуфской скале. Наверняка в эпоху тавров гурзуфская скала представляла собой достаточно надежное убежище, хотя мы так и не знаем, была ли она в то отдаленное время как-либо укреплена или же являлась естественным убежищем.

Тут и там в районе Гурзуфа попадаются обломкb посуды эллинистического времени, говорящие о том, что здесь ощущалось по крайней мере влияние греческих понтийских колоний. Не исключено, что где-то возле гурзуфской скалы существовали греческие поселения, и именно они-то и назывались Горзувитами. Греков могли привлечь к этому месту и обширные угодья в Гурзуфской котловине, и небольшие бухты, где можно было подойти впритык к берегу в тихую погоду или отстояться на рейде при волнении моря.
В VI в. Горзувиты уже существовали, и, по сообщению Прокопия, Юстиниан I построил в них крепость. Считалось, что остатки этой крепости видны на гурзуфской скале, но оказалось, что они относятся к более позднему времени и являются в основном делом рук генуэзцев, а юстиниановская фортификация залегала под ними, на глубине 1—2 м, под наносами и в основании генуэзских стен.
В раннее средневековье Горзувиты играли значительную роль на Южном берегу. Об этом можно судить и по сообщению Прокопия о возведении крепости, и по остаткам построек, и по довольно обширному могильнику Суук-Су, и по находкам византийских монет. Правда, византийских монет на Южном берегу, найдено немного и нет ни одного клада. Все это — случайные единичные находки главным образом в раннесредневековых могилах, но стоит обратить внимание на некоторые детали их хронологического спектра.
При раскопке могильника Суук-Су в 1907 г. Н. И. Репниковым были найдены четыре медные монеты: одна — Юстина I (518—527 гг., здесь и далее указаны годы правления), две—Юстиниана I (527—565 гг.), одна — Маврикия Тиберия (582-602 гг.)3. В Артеке землекоп В. Любченко в том же году нашел солид Юстиниана I константинопольской чеканки. К этому нужно добавить находки Н. И. Репникова при раскопках базилики в Партените: в слое под пожарищем обнаружено и херсоно-византийских монет от Василия 1 четыре штуки до Иоанна Цимисхия (969-976 гг.)6. В 1891 г.
была найдена одна монета Маврикия Тиберия в погребении в Кореизе (вместе с пряжкой, браслетами, бусами, обломками серег, крестиками — все это очень похоже на находки в симеизском склепе).

В середине XIII в. среди 40 замков-крепостей, виденных Рубруком на берегу между Херсоиесом и Судаком, наверняка была постройка и на гурзуфской скале. Генуэзцы, возможно, появились в Гурзуфе еще в конце XIII — начале XIV в., но только в конце XIV в. они официально получили право владеть Гурзуфом и тогда сильно укрепили скалу, нарастив боевые стены в толщину и высоту и устроив на них бойницы для пушечного боя. Та извилина берега западнее скалы, которую с большой натяжкой можно назвать бухтой, была защищена каменным молом. Его остатки видел Паллас. Мол разрушен волнами. В тихую погоду и при низком стоянии солнца, когда освещенность дна лучше, чем в полдень, на глубине видны остатки мола.
В 1475 г. турки в числе прочих генуэзских пунктов южнобережья разгромили и Гурзуф, но, видимо, не обосновались в нем — раскопки не дают типично турецкого материала, например курительных глиняных трубок, в большом количестве найденных в Ени-кале, Феодосии, Евпатории и других пунктах турецкой оккупации. Крепость прекратила свое существование, и память о ней осталась только в татарской топонимике (Дженевез-Кая — Генуэзская скала) и в остатках стен, которые все более приходили в ветхость и обрушивались.

Ныне холм Балготур застроен домами Гурзуфа, который в своей старинной центральной части еще сохранил планировку позднесредневекового поселения. В дореволюционное время на пустом восточном склоне холма прослеживались остатки средневековых строений и большой могильник.

На раздвоенной скале Дженевез-Кая имеются две неравных размеров площадки. Южная или Верхняя площадка (30 X 12 ле), которая сильно возвышается над морем, была укреплена и выровнена каменными подпорными стенами, имевшими и оборонительное значение. Здесь, в самом неприступном месте крепости, обнаружена цистерна для воды, облицованная плотно пригнанными плитами мшанкового известняка (возможно, привезенного из Каламиты), уложенными на известково-цементном растворе. Такие сооружения характерны для подавляющего большинства не только крымских, но и других горных средневековых крепостей, например, на Балканах. Исходя из характера и качества квадровой облицовки, состава известково-цементного раствора, цистерну можно отнести ко времени Юстиниана I, хотя использовалась она, вероятно, и позднее. Рядом с цистерной стояла небольшая часовня, прижатая к отвесному уступу скалы, защищающему площадку с севера. Плосковерхий утес над западным краем Северной площадки, оборудованный каменным парапетом и высеченной в скале лесенкой, служил своего рода дозорной башней, охранявшей трудные подступы к цитадели. Толстые (до 4 м) боевые стены, с казематом, занимали всю Северную площадку и являлись главным оборонительным узлом этого фортификационного комплекса. Стены каземата, обращенные внутрь крепости, были втрое тоньше наружных. В XIII—XIV вв. и при генуэзцах в этом помещении имелись каменные скамьи вдоль стен и камин.
У подножия башни-скалы, в углу, где от основания цитадели отходила стена внешнего оборонительного кольца крепости (разрушенного уже к концу XIV в.), возвышается еще одна сторожевая башенка с парапетом, рассчитанная, очевидно, на одного дозорного. На ней в трех местах площадки у стен XII-XIII вв. было обнаружено много круглых одинаковых морских галек, лежавших кучами в небольших углублениях; это были запасы «снарядов» для пращи. Тут же лежали и каменные ядра (около 12 см в диаметре) для баллисты. Почти такие же боеприпасы (ядра оказались несколько крупнее) были найдены и в слое Юстиниана и Прокопия. Видимо, в такой глухой провинции, как Южный берег Таврики, военная техника была достаточно консервативной. Лишь с приходом генуэзцев, но не ранее XV в., тут появилось огнестрельное оружие, что повлекло за собой утолщение стен и устройство больших пушечных амбразур в бастионе третьего строительного периода.
В широкой расщелине между двумя отрогами Дженевез-Кая расположено еще две площадки, подпертые мощными крепидами,— Средняя и Нижняя. Средняя была отделена от Нижней стеной с воротами и являлась частью цитадели. На ней, до застройки 1967 г., сохранялись основания небольшого генуэзского донжона и современных ему построек, где могли жить начальник гарнизона и солдаты. Под ними, соответственно, залегали остатки аналогичных сооружений двух предшествующих строительных периодов.
На Нижней площадке, открытой к юго-западу, в сторону окруженной скалами бухты, были обнаружены перекрывающие друг друга фундаменты небольших жилых построек, сложенных из камня на глине хижин, с очагами и пифосами. Кроме многочисленных обломков последних, найдено in situ четыре целых пифоса, в которых обнаружены обуглившиеся зерна проса, пшеницы, чешуя и косточки соленой хамсы.
Обильный керамический материал позволяет разделить время существования поселения на три периода. Первый (VI—VIII вв.) — характеризуется обломками бороздчатых амфор V—VII вв. и поздней краснолаковой посудой. Он закончился хаотическим разрушением построек и большим пожаром, после которого долгое время, вплоть до X в., крепость почти пустовала. Жизнь возобновлялась крайне медленно. Восстановленные постройки местами стоят на культурном слое, в нижних напластованиях которого была найдена белоглиняная поливная керамика со штампованным орнаментом.

В третьем периоде (XIV—XV вв.) начался планомерный снос жилых построек, целью которого, вероятно, было оголение склона перед крепостью. Внутри цитадели сохранилось много обломков поздней керамики: мелких кубкообразных чаш из темно-красной глины с зелено-голубой поливой по ангобу, глазурованных тарелок с коричневыми пятнами и полосами по жолтому фону, напоминающими какие-то восточные письмена, блюд, изукрашеных по белому фону сложным синим или темно-лиловым узором.

Вне цитадели культурные отложения, вследствие крутизны склона, постоянно оползали. Поэтому возле построек (на склоне и ниже их) археологический материал скапливался в большем количестве, чем у подножия самой цитадели: в раз¬резе видно, как отдельные пласты культурного слоя кверху сходят на нет. Перекопка и перестройка грунта в результате долговременной строительной деятельности обитателей крепости сильно усложнила стратиграфию этого многослойного памятника.

Ниже площадки под цитаделью и построек нашего времени на обрывах над бухтой сохранились нижние кладки толстых стен внешнего оборонительного пояса; здесь можно различить лишь два строительных периода. По-видимому, генуэзцы использовали только цитадель; разрушенное же ими наружное оборонительное кольцо восстановлено не было. Окончательно крепость была разрушена и упразднена в конце XV в. турками.
На ближайшей к цитадели территории издавна были известны остатки различных средневековых построек. Почти все они возникли здесь после разрушения хозарами византийской крепости и восстановления ее в каком-то ином качестве. В частности, у северо-западного подножия цитадели в 1965—1966 гг. еще сохранялась алтарная часть большой трехабсидной базилики XII — XIV вв. с плитовыми могилами. Остальные строения вне цитадели были разрушены в XIV в. генуэзцами. Материалы, полученные в результате раскопок в Гурзуфе, подтверждают мысль о том, что первоначальные постройки на скале Дженевеа-Кая могли принадлежать юстиниановской крепости. В результате проведенных работ удалось реконструировать примерный план укрепления для трех периодов его существования: 1) от царствования Юстиниана I (середина VI в.) до разрушения хозарами; 2) промежуток времени между хозарами и генуэзцами и 3) время владычества последних (до турецкого нашествия). Культурные отложения на территории крепости стратиграфически делятся на три яруса. Кроме того, их дважды разграничивает погребенная дневная поверхность, и они синхронны тем же трем строительным периодам, которые пережили стены и башни на Северной площадке: VI—VIII, X—XIII, XIV—XV вв.

В IX—XIV вв. убогие постройки вне цитадели резко отличались от строений внутри нее — добротных, построенных не на глине, а на известковом растворе. Внутри цитадели найдено множество костей крупных домашних и диких животных, вне ее преобладают кости рыб и незначительное количество костей мелких домашних животных. Это свидетельствует о различии в бытовых условиях и, следовательно, о социальном положении привилегированного гарнизона цитадели и рядовых обитателей прилегавшего к ней поселения.
В этих же местах расположены всемирно известные могильники, раскопанные Н. И. Репнковым. Первый, ближайший к Аю-Дагу, находился на территории бывшего имения Артек; второй — в Суук-Су, на левом берегу одноименного ручья, третий — в уроч. Балгота — был расположен на юго-восточном склоне холма Балготур, то есть на восточной окраине Гурзуфа, в наши дни уже полностью застроенной; четвертый — в уроч. Гугуш к западу от поселка и ближе к Ай-Данилю (св. Даниил). Многочисленные могилы и семейные склепы Суук-Су и Бал-готы дали множество вещей IV— IX вв., в том числе металлических украшений VI—VII вв.: пальчатых фибул, перстней, бляшек, мелких и больших пряжек, массивных застежек, браслетов и т. п. В наиболее богатых по инвентарю могилах поражают искусственно деформированные, вытянутые кверху черепа погребенных. Много общего с захоронениями обоих могильников имеют Кореизский и Ялтинский. Ялтинский, открытый А. Л. Бертье-Делагардом при строительных работах во дворе собственного дома, дал вещи, идентичные гурзуфским находкам Репникова. Чрезвычайно похожие на эти изделия поясные пряжки из серебра с полихромными вставками и позолотой были найдены в могильнике под Чуфут-Кале, открытом А. Дубинским (исследованным сначала П. П. Бабенчиковым, а впоследствии В. В. Кропоткиным), и в
Чернореченском могильнике. Стилистически к ним близки и некоторые вещи из раскопанного в 1958—1960 гг. под руководством Е. В. Веймарна Скалистинского могильника возле Баклы. Датировка таких вещей, У Репникова довольно неопределенная, в наше время уточнена (VI— VIIBB.) в ряде работ советских исследователей.
Наиболее ранние из украшений типа Суук-Су, в частности вещи боспорского происхождения, как правило, обременены грузными вставками из цветной силикатной пасты, стекла, пурпурного и лилового альмандина и других драгоценных или полудрагоценных минералов. В вещах VI—VII вв., в сочетании с такими же вставками, причудливо сплелись растительные, антропоморфные и зооморфные декоративные мотивы с явным преобладанием «звериных». Их своеобразный и сложный стиль, по-видимому, явился продуктом слияния готских, славянских, скифо-сармато-аланских и, возможно, других элементов. Имеются данные, свидетельствующие о том, что подобный стиль начал складываться на территории позднего Боспора, откуда и распространился через готов и гуннов по всей Европе. Ювелирные изделия «готского» стиля из могильников Суук-Су и Балготы (как и Чуфут-Кале, Скалитинского и др.) имеют для нашей работы двоякое значение. С одной стороны, они свидетельству¬ют о том, что в раннесредневековый период Таврика, говоря словами А. Л. Якобсона, «существенно отличалась от тогдашнего Херсонеса, переоценка культурной роли которого неминуемо ведет к искажению общей исторической картины». С другой стороны — сами вещи, да и могильники в целом, не менее ярко оттеняют столь же существенное этнокультурное различие между Таврикой VI—VII вв. и Таврикой VIII — IX вв.— периода иконоборческих смут и хозарского нашествия.
Гурзуфские могильники по своему местоположению могут быть связаны с названными выше береговыми поселениями, быт и культура которых, при всей варваризации, не теряют греко-византийские черты, свидетельствующие о преимущественно греческом происхождении их жителей — рыбаков и мореходов. Однако эти могильники вряд ли полностью принадлежат им. Пышные полуязыческие погребения, встреченные среди скромных могил, составляющих здесь большинство, могли быть оставлены, скорее всего, представителями охристианившейся варварской знати местных, союзных Византии племен, а именно тех, кого Прокопий Кесарийский именует готами. Трудно уяснить, какой характер носила сельскохозяйственная деятельность этих наиболее ранних (для средневековья) обитателей Южнобережья, вероятно, потомков отреченных и столь же сарматизированных скифов и тавров (тавро-скифов?) с примесью аланов и готов. Прокопий немногословно рисует жителей цветущей и плодородной «страны Дори», место которой мы, вслед за П. И. Кеппеном, видим на Южно-бережье. Он изображает их воинами и земледельцами, возделывающими землю «собственными руками» то есть без применения рабского труда.

Близкая к ним по времени и характеру строительных приемов система клисуров, то есть заградительных «длинных стен», расположенных на перевалах Главной горной гряды, была хорошо известна Прокопию. По его свидетельству, некоторые из укреплений этой системы (в большинстве весьма примитивные) были воздвигнуты при помощи византийских властей, озабоченных защитой побережья и своих портов от нападений врагов, которые населяли предгорье и степи. «Длинные стены» замыкали, как мы полагаем, те горные перевалы, через которые шли пути из Крымской степи на приморский юг Таврики, в «страну Дори».
Во времена Прокопия «длинные стены» могли в какой-то мере изолировать население южнобережной Таврики как от его северных, так и более близких к Херсону и в то время уже относительно цивилизованных сородичей.

В это хозары уже овладели предгорьем построили или присвоили Фуллы «цаствовали в Херсонесе, захвали укрепленный город Дорос, котой одни исследователи искали на Южном берегу Крыма, другие — в Юго-западном Крыму, где отождествляли его то с Инкерманом, то с Эски-Керменом, то с Мангупом. Последнее, как и мы думаем, наиболее вероятно. Клисуры превращаются в развалины именно в хозарский период. Однако скудный археологический материал, найденный на завалах таких стен (обломки амфор, пифосов и другой посуды) не позволяет более точно установить время их разрушения. Причину следует искать в событиях, происходящих в Таврике в VIII—X вв.: нашествие хозар и антихозарское восстание 787 г., которое перекинулось, очевидно, и на предгорье юго-западного Крыма (если локализовать именно там охваченный восстанием Дорос). Поскольку повстанцы сразу же овладели клисурами, то разрушение последних можно связать с последовавшим разгромом восстания.

Вид на перевал Гурзуфское седло и исар на горе Кобоплу